Если, прожив в браке несколько лет, вы с недоумением обнаружили, что «любовь ушла», – не обольщайтесь. Её и не было. Психологи утверждают: о настоящих чувствах можно говорить не раньше, чем через десять лет совместной жизни. Герои нашей публикации на днях отпраздновали бриллиантовую свадьбу. Мы побывали у них накануне торжества, чтобы понять: как не поддаваться возрасту? Какими родителями надо быть, чтобы дети и внуки приносили гораздо больше радости, чем огорчений? И что такое любовь?

ПРИСТРОЙ ДЛЯ ПРАЗДНИКОВ

К супругам Мардасовым их старшая дочь Ольга везёт меня на машине:

– Вы сами не найдёте.

Ухоженный домик, выстроенный её отцом, действительно похож на заповедное место. И не потому, что в его поисках надо петлять по Кошачьему посёлку. Просто когда вы переступите порог, попадёте во власть такого блаженного спокойствия, о каком в городской суете даже помечтать некогда. Хозяин Виктор Фёдорович, крепкий, с окладистой бородой, чистит в кухне картошку. Хозяйка Ефросинья Алексеевна, с аккуратными гладкими щеками и маленьким носиком, похожая на лесную птичку, приговаривает: «Копуша я стала!». И хлопочет, принимая гостей, – будто порхает по дому в своём пёстреньком платье до пола. Где-то в зале надрывается телевизор, с экрана говорят про Украину. «Ну его!» – машут руками родные и выключают ящик. В пристроенной комнате, где накрывают стол, телевизора нет, «потому что здесь иконы»: Ефросинья Алексеевна вышила их бисером. Здесь зелено от комнатных цветов, а окна на противоположных стенах глядят друг на друга, наполняя комнату солнцем. Квартирные окна так не умеют. На ковре развёрнуты свитки со снимками – фотолетопись семьи. На карточке 60-летней давности Виктор Фёдорович – белокурый, в матросской форме, а его супруга похожа на актрису Ариадну Шенгелая. Тёмные глаза Ефросиньи Алексеевны и сейчас не собираются выцветать, а в седых прядях, покрытых платком, упрямо угадываются чёрные косы, которые укладывались высоко на затылке. Пушистый серый кот забирается под свиток. «Глядите, история движется!» – замечает кто-то из родных. «Сколько нас? Уже восемь? Садимся к столу, пока ещё кто-нибудь не пришёл!» – смеются дети и внуки. Пристрой к дому в этой семье – для праздников.

ПРО ТЯЖЁЛЫЙ ХОМУТ И НАЖЁВАННЫЙ ГОРОХ

– Как я люблю тебя, дед, до старости! – с озорной нежностью склоняется к седой голове мужа Ефросинья Алексеевна. – Все бы так своих мужей любили!

А началась любовь так. В деревне Помряскино семейства Мардасовых и Вершининых жили по соседству, Витя и Фрося были одноклассниками.

– Посадили меня за парту с болтуном, – вспоминает Ефросинья Алексеевна, – а потом учительница говорит: «Вершинина, пересядь к Мардасову!». «Не хочу, – говорю, – надоел он мне». Мы и в куклы вместе играли, и портфель он мне носил, а по утрам заходил за мной, чтобы в школу идти. Мне мама утром оладьи пекла из тёртой картошки, так он из-за оладушков, наверное, и заходил! Мама скажет: «Фрося, Витюшка, поешьте!». Нас у родителей было 13 детей, выжили восемь – четыре мальчика, четыре девочки. Три коровы у нас было, лошадь, гусей до ста голов и 40 соток земли. Нас даже раскулачивали. Хозяйство большое, это так, но ведь и детей много! В войну у нас квартиранты жили, их мальчишки голодали – из нашего куриного корыта ели. Мама как это увидела – заплакала, понесла им чугунок картошки… Моему Виктору Фёдоровичу пришлось тяжелее, чем мне: перед войной у них дом горел, а в 1942-м отец на войне пропал без вести. Мой отец строгий был: к семи годам все дети знали, кто что должен делать по дому. Я гусей пасла и грядки полола. А Витя мой на лошади возил женщинам воду в поле. На речке ведёрком воды в бочку начерпает, хомут тяжёлый по земле тащит, на телегу встанет, пытается надеть его на лошадь, да не может, хомут падает… В поле воду привезёт – я её чайником разношу работницам: жарко им, пить хочется. И гусей я сохраняла. Обидно иногда было: девчонки на речке купаются, а я с гусями вожусь. К тому же совсем маленьким гусятам надо было целое корыто гороха нажевать. Витя мне и в этом помогал. А в поле работал как взрослый. Когда поспеют рожь, пшеница, Витя объезжает поле верхом на лошади, срезает колосья косилкой.

– До 1947 года я верхом ездил, – уточняет Виктор Фёдорович, – а в 12 лет получил медаль «За доблестный труд». Медаль, правда, не дали, а документы о ней есть.

– Вот так мы и подружились до такой степени, что я его почти пять лет ждала, – подытоживает Ефросинья Алексеевна. – Мы клятву друг другу давали, даже землю ели. Я-то не дура: разжевала да выплюнула… Но Витю дождалась. Отец одобрил. Сватались ко мне, конечно, но того, кто сватался, я не любила, да и маленький он ростом был. Я тоже маленькая: последняя в семье, стройматериала на меня не хватило, так я тому «жениху» и отказала: «Зачем жениться? Клопов разводить?».

– Вот вам профилактика разводов: надо молодых заставлять землю есть, – улыбаются за хлебосольным столом внуки.

ВО ВСЁМ ВИНОВАТА ДУСЬКА

После службы на Северном флоте молодому Мардасову довелось поработать на Вятке, на заводе, где строили торпедные катера. По возвращении Виктор и Ефросинья поженились:

– Мама выходила замуж в штапельном белом платье, – знают дочери Ольга и Галина по материнским рассказам, – а папа во флотской форме: больше у него ничего и не было…

Зато о мужских костюмах всё знала Ефросинья: она их шила на Стерлитамакской фабрике. Трудилась на раскрое, но управлялась и с другими швейными работами и даже машинки научилась ремонтировать. Правда, сначала хотела стать учителем, но ей, деревенской девушке, негде было жить. Ещё до фабрики она поступила в культпросветучилище:

– Я хотела туда, где всё движется, – с азартом вспоминает бывшая студентка, глаза по-девчоночьи блестят.

– На комсомольскую стройку тебя надо было отправить, – отзываются дочери.

– Мне в училище выдали матрас и подушку, я даже повышенную стипендию получала, два рубля восемьдесят копеек, – продолжает мать. – А потом увидела, как Дуська, подружка, одевается: у неё пальто в ателье было пошито, а у меня шинелька старенькая. И ушла я на фабрику работать. А отцу как сказать? «Тять, – говорю, – я хочу бросить учиться». «Ты же плакала – учиться хотела!». «Город – не деревня, меня там в комсомол заставляют вступать, партийная буду», – это я придумала, чтобы отец разрешил мне не учиться. Отец верующий был: «Комсомол? В пекло лезешь? Раз так, уходи из училища». Жалею, что отца обманула, что не выучилась. Да и учительница бы из меня получилась хорошая… Вот вы, – она задорно поглядывает на дочерей и на внучку Ольгу, – когда учите меня эсэмэски писать, а я не понимаю, то у вас терпения не хватает. А у меня бы хватило…

(Продолжение статьи вы можете прочитать в газете “Стерлитамакский рабочий” от 17 февраля 2017 года)

Екатерина ЯКОВЛЕВА